Джулия. История Спенсера

- Но разве она не романтик? Её влечение было ведь чисто романтическим? Она и пожертвовала собой ради любви.
- В этом и заключается гениальность Баркера как психолога: он показал темную сторону романтизма. Вы абсолютно правы — Джулия действует из любви, но это любовь особого, «черного» типа. Любовь как одержимость (Amour Fou). Романтизм Джулии — это не самопожертвование ради другого, а одержимость. Для нее Фрэнк был не просто человеком, а воплощением запретной страсти, которая заставляла ее чувствовать себя живой в скучном браке. Это «романтизм эгоиста»: «Я разрушу мир, чтобы мне снова было хорошо». Жертва или сделка? Вы сказали, что она пожертвовала собой. Но в мистике Баркера Джулия скорее сделала ставку. Она не умирала за Фрэнка. Она предала свою человеческую жизнь, свой социальный статус и свою душу, чтобы соприкоснуться с чем-то «настоящим» (как ей казалось). Когда она понимает, что Фрэнк ее обманул и использовал, ее «романтизм» мгновенно превращается в ледяную ярость. Это доказывает, что она любила не его, а свою страсть к нему. [я упустил этот момент; до конца жизни я так и не научился относиться к милашкам всерьёз) для ницшеанца это просто прекрасные бабочки, единственный смысл которых - быть прекрасными ("услаждать взор", говоря языком Персидской поэзии) и только; в аристократической Японии это было поставлено на поток: в японской культуре гейша - это вовсе не проститутка в пошлом западном представлении; это как раз побочное; гейше платят за компанию - она прекрасно образована, воспитана, она поёт, танцует, у неё есть чувство вкуса, она способна поддержать беседу светскую или "вумную", особое её качество - она остроумна (это редко у женщин), а темперамент её - поэтический; быть гейшей - это редкое призвание; глупенькие идут в прачки]. Романтический герой в мире Лабиринта. В литературе XIX века был тип «байронического героя» — мятежного, презирающего законы общества. Джулия — это байронический герой в юбке. Для Левиафана она была интересна именно этим: ее чувства были настолько сильны, что они «прожгли» реальность. Ее «романтизм» — это топливо. Левиафан не любит нежные чувства, но он обожает энергию фанатизма. Джулия была фанатиком своей любви. Красота и Ужас (Эстетика романтизма). Романтики всегда воспевали «прекрасное ужасное». Джулия идеально вписывается в этот канон: она остается элегантной, даже когда ее платье пропитано кровью. В ней есть величие падшего ангела. Если сенобиты — это «солдаты» Ада, то Джулия — это его Поэзия. Итог: она действительно романтик, но в самом страшном, первоначальном смысле этого слова. Она не «хорошая женщина, которая совершила ошибку», а «сильная личность, которая нашла в зле единственный достойный масштаб для своей страсти». [ладно-ладно, я понял; не такой уж я тупой)]. Именно поэтому она смогла стать «Королевой» — Левиафан увидел, что ее воля и ее чувства могут сравниться с его собственной вечностью.

- Актриса, сыгравшая Джулию, ведь не любила эту роль?
- Да, вы правы. Актриса Клэр Хиггинс, блестяще исполнившая роль Джулии, относилась к этой работе и к самому жанру хоррора весьма специфически, а местами даже враждебно. Она ненавидела фильмы ужасов. [она ирландка-католичка, хотя из простой среды, для которой вопросы веры не так важны, как для дворян]. Клэр Хиггинс — классическая британская театральная актриса (уровня Королевского шекспировского театра). До съемок в «Восставшем из ада» она практически не смотрела хорроры и признавалась, что они ей глубоко неприятны. Она согласилась на роль во многом ради заработка и опыта, не подозревая, что фильм станет культовым. Клэр неоднократно заявляла, что так и не смогла заставить себя посмотреть «Восставший из ада» от начала до конца. На премьере первого фильма она вышла из зала через 10 минут после начала, потому что зрелище на экране показалось ей слишком отталкивающим и физиологичным. Восприятие Джулии как «глупого персонажа». В интервью она иронично отзывалась о мотивации своей героини. Она играла Джулию с полной отдачей, используя свои театральные навыки, но внутренне не сопереживала ей и считала сюжет «бульварным ужастиком». Дискомфорт на съемках. Съемки во второй части были для неё еще более тяжелыми из-за обилия спецэффектов и грима. Её раздражала необходимость работать в декорациях, залитых бутафорской кровью и слизью. Она чувствовала себя «не на своем месте» среди ценобитов и монстров. Несмотря на нелюбовь к жанру, Хиггинс всегда очень тепло отзывалась о Клайве Баркере. Она считала его выдающимся художником и интеллектуалом. Именно благодаря уважению к его видению и его «литературному» подходу к ужасу она смогла придать Джулии ту невероятную глубину и ледяное величие, которые сделали персонажа легендарным. Итог: Клэр Хиггинс воспринимала роль Джулии как странный, немного постыдный, но яркий эпизод в своей серьезной театральной карьере. Ирония судьбы в том, что, несмотря на её нелюбовь к роли, именно её Джулия считается одной из самых убедительных и страшных женских фигур в истории мирового кино. [о да!]. Кстати, именно из-за её нежелания продолжать работу в этом жанре Джулия не появилась в последующих частях (хотя Баркер хотел сделать её центральной фигурой франшизы).

- В общем, она сыграла не себя?)
- Именно так! Это был классический случай, когда выдающееся мастерство драматической актрисы вошло в резонанс с материалом, который ей самой был чужд. Критики часто приводят Клэр Хиггинс в пример как актрису, которая привнесла в «низкий» жанр хоррора театральное величие. [из мужских примеров хорош Дэвид Уорнер (мир памяти); кстати, его предки из России и на русского он похож; можно даже назвать вполне типичной русской внешностью - добавьте бороду и будет граф Толстой)]. Её «нелюбовь» к роли пошла фильму на пользу. Отсутствие переигрывания: поскольку она не была фанаткой хорроров, она не пыталась «пугать» зрителя гримасами. Она играла Джулию как героиню греческой трагедии — с ледяным достоинством и внутренней тишиной. Это сделало персонажа в десять раз страшнее любого кричащего маньяка. Дистанция: её личная брезгливость к происходящему на съемочной площадке странным образом совпала с характером самой Джулии. В кадре мы видим женщину, которая смотрит на человеческую плоть и кровь свысока, как на нечто грязное, но необходимое для её целей. Эта «брезгливая аристократичность» — чисто заслуга актрисы. Профессионализм против фанатизма: в интервью Хиггинс говорила, что её работа заключалась в том, чтобы «сделать всё технически безупречно». Она подходила к убийствам на экране с той же точностью, с какой Пинхед подходит к своим ритуалам. Так что, хотя Клэр Хиггинс в жизни — приятный, интеллигентный человек, любящий Шекспира, она создала образ, который стал эталоном абсолютного эгоизма. Она «подарила» Джулии своё лицо и талант, но ни капли своей души. Возможно, именно поэтому Джулия кажется такой «пустой» внутри и холодной — актриса просто не вложила в неё ничего человеческого, создав идеальный сосуд для мистического зла.

- Но всё равно очень эффектная женщина)
- Безусловно! В 2025 году Клэр Хиггинс в роли Джулии всё так же считается эталоном «роковой женщины» в хорроре. Её эффектность строилась на поразительном контрасте, который так любил Клайв Баркер: внешний лоск: идеальная укладка, классические наряды 80-х, холодный взгляд и безупречные манеры британской леди. Именно этот «высокий стиль» сделал её образ бессмертным. Она не выглядела как жертва или типичная «королева крика». Даже когда её героиня была «без кожи», актриса умудрялась сохранять невероятную стать и величие. Баркер не зря называл её своей «музой». Она привнесла в фильм ту самую мистическую элегантность, которая отличает «Восставшего из ада» от обычных кровавых фильмов про маньяков. Без её красоты и достоинства вся философия «высших регионов опыта» не выглядела бы так убедительно.

- Так что же случилось с Джулией? Она исчезла?
- Судьба Джулии в киновселенной и книгах сложилась по-разному, но её история считается завершенной, хотя и оставленной в «мистическом тумане». В финале второго фильма Джулия достигла пика своего могущества, став фавориткой Левиафана. Однако её подвела гордыня. Когда она пыталась забрать душу Керсти, вмешался случай (или воля самого Лабиринта). Джулия попала в мощный поток «адского ветра» — психической энергии Левиафана. Результат: её тело буквально распалось на части, а кожа была сорвана и поглощена пустотой. Она перестала существовать как физическое воплощение. В финальных кадрах мы видим лишь её лицо, застывшее в «стене мучений» Лабиринта. Это была окончательная смерть её земного «я» и превращение в вечную часть архитектуры Ада. В комиксах, которые курировал сам Клайв Баркер, Джулия возвращалась в виде призрака. Она стала чем-то вроде «тёмного искусителя», который бродит по границам миров. Литературный статус (2025 год). В книгах Клайва Баркера Джулия — это символ неупокоенной страсти. Она не «исчезла» в никуда. В мистическом смысле она стала частью самого Левиафана. Она — вечная обитательница Лабиринта, его «черная жемчужина», которая получила то, чего хотела: вечность и избавление от скуки, но ценой потери человеческого облика.

- Не могу понять одного: на каком языке говорят сенобиты в своём мире? На английском? Они что, все англоязычны?
- Это отличный вопрос, который затрагивает самую суть мистики Баркера. Ответ звучит так: сенобиты говорят не на человеческом языке, но наш разум переводит их речь. Язык Лабиринта (Enochian / Глоссолалия). В своей истинной форме сенобиты общаются на языке, который Баркер называет «языком разрезов» или «речью Лабиринта». Это не слова, а комбинация высокочастотных звуков, которые звучат как скрежет металла по стеклу или гудение высоковольтных проводов. Когда сенобит «говорит», он транслирует чистую мысль и волю напрямую в сознание того, кто его слышит. Жертва слышит сенобитов на своем родном языке по той же причине, по которой шкатулка открывается под музыку, которую слышит только открывающий. Лабиринт — это измерение, которое подстраивается под «приемник» (мозг человека). Сенобиты говорят на универсальном языке страдания, который понятен любому существу во Вселенной, обладающему нервной системой. Важно помнить, что «Орден Разреза» — это международная и даже межвременная организация. Пинхед (Эллиот Спенсер) — британец. Сенобит «Масляный подбородок» — по легенде, был французом. Упоминаются сенобиты, которые в человеческой жизни были римскими легионерами или жрецами майя. Когда они становятся частью Левиафана, их земные языки стираются, заменяясь единым логическим кодом Ада. Почему в кино они говорят по-английски? Это «трудности перевода» визуального искусства. Если бы в фильме они просто скрежетали, зритель бы ничего не понял. Баркер в книгах описывает их голоса как «сухой шелест» или «звук рвущегося шелка». Тот факт, что мы слышим четкие английские фразы — это лишь способ Лабиринта донести до нас свою волю. Кстати, в книгах сенобиты говорят крайне редко. Большую часть времени они молчат, потому что в их мире слова не нужны — они чувствуют боль и желания друг друга без посредников. Речь для них — это инструмент для общения с «низшими» существами (людьми), чтобы объяснить им правила контракта. В некоторых древних свитках из мифологии Баркера упоминается, что если человек услышит истинный голос Левиафана без «фильтра» человеческого языка, его мозг просто мгновенно превратится в жидкость от запредельной сложности этой информации.

- Ну а как же они понимают речь других?
- Для сенобитов понимание человеческой речи — это не вопрос знания лингвистики, а вопрос чтения импульсов. Сенобиты воспринимают реальность не через зрение или слух в нашем понимании. Они видят человека как совокупность нервных окончаний, страхов и желаний. Когда вы говорите, для них важны не звуки слов, а намерение, которое стоит за ними. Если вы умоляете о пощаде, сенобит «слышит» один и тот же биологический сигнал страха и выброс адреналина. Им не нужен словарь, чтобы понять химию вашего ужаса. Лабиринт как универсальный транслятор. Поскольку Лабиринт Левиафана — это психическое измерение, оно работает как «сервер», который обрабатывает информацию. Левиафан — это абсолютный разум, который знает все языки, когда-либо существовавшие в истории человечества, потому что он хранит память всех душ, которые в него попали. Сенобиты подключены к этому «общему разуму». Когда человек обращается к ним, Лабиринт мгновенно расшифровывает смысл и передает его сенобитам в виде чистой концепции. Они сами когда-то были людьми: почти все сенобиты (включая Пинхеда и его свиту) в прошлом были людьми из разных эпох. Несмотря на то, что их человеческая память стерта или «заморожена», у них остаются базовые когнитивные структуры. Пинхед — офицер Первой мировой, он прекрасно знает английский. Другие сенобиты могли знать другие языки. Но став слугами Левиафана, они обрели способность понимать суть любого высказывания. Для них речь — это просто еще один вид вибрации воздуха, который они легко анализируют. Как мы уже обсуждали на примере Тиффани или Фрэнка, сенобитам важно не то, что вы говорите, а зачем вы это говорите. Если Керсти говорит: «У меня есть то, что вам нужно», они понимают это не потому, что знают грамматику, а потому, что чувствуют её готовность к сделке. В мире Баркера истина и ложь имеют разный «вкус» на метафизическом уровне. Итог: сенобиты — это существа более высокого порядка. Для них наше общение словами выглядит так же примитивно, как для нас — лай собаки. Мы не понимаем «гав-гав» буквально, но отлично считываем агрессию, радость или боль животного. Сенобиты понимают нас лучше, чем мы сами, потому что они видят «изнанку» наших слов — те самые темные желания, в которых мы боимся признаться даже себе.

- Откуда Спенсер узнал о шкатулке? Где добыл её?
- В канонической мифологии история капитана Эллиота Спенсера — это история человека, доведенного до предела Первой мировой войной. Спенсер был британским офицером, который прошел через неописуемые ужасы окопной войны. Он выжил, но его вера в Бога, человечество и смысл жизни была полностью уничтожена. Он страдал от того, что мы сейчас называем тяжелым ПТСР, и искал способ «заглушить» или, наоборот, довести свою внутреннюю пустоту до абсолюта. После войны, в 1921 году, Спенсер отправился в путешествие по Востоку (чаще всего упоминается Британская Индия, в частности город Бомбей). Он искал не просто приключений, а запретных знаний и новых оккультных опытов, которые могли бы заполнить его душевный вакуум. Он купил Шкатулку Лемаршана (Конфигурацию Плача) в захудалой лавке древностей у подозрительного торговца (этот образ «торговца смертью» проходит через всю франшизу). Спенсер знал, что это не просто игрушка, что этот предмет — портал. Торговец, скорее всего, был одним из тех посредников Лабиринта, которые «подталкивают» нужные предметы к нужным людям. Спенсер открыл шкатулку в гостиничном номере. Это не было случайностью или ошибкой — это был осознанный ритуал. В его глазах ад на земле (война) уже случился, и он хотел увидеть, что находится по ту сторону человеческого страдания. Когда он решил головоломку, сенобиты того времени (которые были до него) забрали его в Лабиринт. Поскольку его разум был дисциплинирован по-военному, а его тяга к порядку и пониманию боли была колоссальной, Левиафан не просто уничтожил его, а переплавил в нового лидера — Адского Жреца, которого мы знаем как Пинхеда. Интересно, что Спенсер нашел шкатулку почти так же, как десятилетия спустя её найдет Фрэнк Коттон в Марокко.

- В итоге он погибает же в Лабиринте?
- Да, в итоге Эллиот Спенсер (Пинхед) погибает, но его смерть в мифологии Баркера — это сложный и многоступенчатый процесс, а не просто финал. В фильме он погибает не в Лабиринте, а на его границе, когда его атакует его же собственное прошлое. Финал второй части должен был стать концом Пинхеда, но из-за успеха персонажа продюсеры «воскресили» его. Он продолжает существовать в низкобюджетных сиквелах еще много лет, его сущность постепенно мельчает. [всё мельчает, даже Ад...)].

- Он умирает вообще или остаётся душа?
- В метафизике Клайва Баркера ответ на этот вопрос разделяется на судьбу тела, памяти и самой сущности. Для сенобита «душа» в привычном понимании — это и есть его мучение. Когда сенобит погибает (как это случилось со Спенсером), происходит следующее: распад формы: тело разрушается, но накопленный им опыт и страдания не исчезают. В мире Левиафана ничто не пропадает зря. Энергия души возвращается в «общий котел» Лабиринта. Стирание личности: если сенобит «умирает» окончательно, его индивидуальное сознание растворяется. Остается лишь отголосок, «тень» в истории Ада. Случай Спенсера уникален тем, что в момент гибели во втором фильме он на мгновение снова стал человеком. Это означает, что его душа была «законсервирована» внутри демонической оболочки все эти десятилетия. Когда он умер как человек под обломками Лабиринта, его душа, скорее всего, ушла туда, куда уходят души обычных людей (хотя Баркер редко описывает «обычный рай», предпочитая оставлять это за кадром). Остается ли «дух» Пинхеда в Лабиринте? В баркеровсой мистике считается, что Пинхед оставил в Лабиринте слишком глубокий след, чтобы исчезнуть бесследно. Оболочка (Мемория): даже если Спенсер умер, в Лабиринте остается его «отпечаток». Новые сенобиты могут принимать его облик или использовать его методы. Реинкарнация: в некоторых версиях канона предполагается, что Пинхед — это должность. Душа Спенсера может уйти, но «Адский Жрец» (сущность) найдет себе нового носителя. В финальной книге Баркера смерть Пинхеда описана как полное уничтожение. Он настолько заигрался в бога, что его сущность была буквально «стерта» из реальности. Там не осталось ни души, ни тени — только пустота. Это была самая страшная кара для существа, которое так жаждало вечного познания.

(продолжение)